Неисчислимые беды принесла с собой армия Гитлера на советскую землю. Разрушая села и города, уничтожая и уводя в плен местных жителей, присваивая ресурсы, фашисты и их приспешники планомерно превращали страну в выжженную землю. Не обошла печальная участь и Гиагинский район. Страшное время навсегда врезалось в память жителей. Воспоминания о творившихся бесчинствах оккупантов хранятся в музеях, архивах и на страницах районной газеты. За долгие годы их собралось немало.
В районный центр гитлеровцы вошли в августе 1942 года. Вот как рассказывала об этом горьком времени наша землячка Лидия Павловна Ильченко:
— Начало войны запомнилось скоплением народа и подвод в Колючем саду (около вокзала большим овалом росли акации) и у нас под окнами, во дворе провожали на фронт мужчин. Загружали в вагоны лошадей, коров, овец — все для фронта. А летом 1942 года в небе появились «рамы» — немецкие самолеты-разведчики, они следили за воинскими эшелонами. Мы, дети, бегали к вагонам, несли солдатам помидоры, огурцы, молоко, воду. С фронта шли санитарные поезда, и мы рано увидели кровь. Нас посылали на сбор колосков по жнивью. Я была в третьем классе, но до их пор помню раскаленную землю, покрытую колючками, высокое безоблачное небо, палящее солнце и жажду.
В начале августа 1942 года наши войска отступили, бой был на Дондуковском шоссе. И еще большой бой был за станицей, около хутора Успенского. 9 августа 1942 года по нашей улице промчались мотоциклы с немцами, потом тяжелая техника: танки, самоходки. В первые же дни появились полицаи из местных, вместе с немцами они прошли по домам и согнали женщин — закапывать трупы русских солдат за станицей. Отца немцы заставили работать на железнодорожной станции. Поездов почти не было, но ему пришлось изготавливать большие металлические банки с маслом, жиром, которые немцы отправляли в Германию. Несколько раз по ночам прилетали наши самолеты, кружили над станицей. Мы видели осветительные ракеты, от них было светло за три километра. Но не бомбили. Это прилетали на «кукурузниках» «ночные ведьмы», как их называли немцы.
Отступили немцы без боев. Ушли в сторону Дондуковской, а наши пришли из-за реки. Во время оккупации перед клубом стали хоронить немцев: деревянные кресты и сверху каска. Сначала было крестов мало, потом больше, а в последнее время, помню, с двух сторон, от входа и почти до дороги, настоящее кладбище.
При отступлении немцы взорвали вокзал, водокачку, мост через реку, элеватор, здания МТС. Железнодорожный путь разрушали мощным скрепером — огромный крюк тащили меж рельсов два паровоза, и он рвал шпалы и скручивал рельсы. Немцы сделали все, чтобы нельзя было восстановить движение поездов. Но мост поставили быстро: на решетку из шпал уложили новые рельсы, а старые сбросили. Соорудили временный деревянный вокзал. При взрыве водокачки здание осело вниз, и верхний бассейн опустился на фундамент стен. Много работы было по расчистке внутри, но оказалось, что машины и насосы не были взорваны и остались целы. Так что после небольшого ремонта водокачка стала работать.
По воспоминаниям жителей, оккупанты отбирали еду, домашний скот, не брезговали и имуществом, присваивая и без того скромные пожитки сельчан. Хуже фашистов были полицаи, которые чувствовали себя хозяевами положения. Горько было осознавать, что предателями становились земляки, с которыми прожито бок о бок много лет.
— В первый же день оккупации расстреляли Гоголева, Перегудова, Берегового, имён уж не помню, — вспоминала жительница Келермесской Тамара Михайловна Фирсова. — Нас оккупанты не щадили, заставляли работать при любой погоде детей, стариков, женщин. Осенью из-за нех-ватки рабочей силы на колхозном поле осталась неубранной кукуруза. На ветру, на морозе вручную приходилось разгребать снег, поднимать кукурузные стебли и ломать початки. Ремонтировали дороги — засыпали гравием ямки, который приходилось вручную загружать и разгружать на брички. Все мы, и дети, и взрослые, ждали освобождения. Откуда эта вера в нас жила, не знаю, но мы знали, что наши придут и спасут нас. Покидали оккупанты нашу станицу как-то даже тихо. Сначала госпиталь вывезли, потом штабные съехали, лошадей увели. Дня два после ухода оккупантов в станице свирепствовали полицаи. Они не истязали людей, но хозяйничали по домам — отбирали вещи, продукты. А потом внезапно исчезли.
Перед оккупацией по дворам станичников на сохранение отдали колхозных коров, зерно, кое-какое имущество. А после ухода немцев жители отдали всё обратно, не допустив даже мысли что-то оставить себе, несмотря на голод. В февральские «окна» уже вышли засевать поля — фронту нужен был хлеб.
Дорого обошлась келермессцам оккупация. Практически разрушена школа, разорена МТС, фермы, уничтожен скот. Но хуже материальных потерь были потери среди жителей.
В первую очередь, фашисты расстреливали коммунистов, евреев и активистов. За полгода оккупации в районе погибло более 300 человек, и среди них — 12 партизан, расстрелянных в Малаховом саду станицы Гиагинской в декабре 1942 года. Впоследствии они были перезахоронены в парке, напротив сегодняшнего детского сада «Чебурашка», а в 1967 году обрели окончательное пристанище в общей могиле у Вечного огня.
Детство Зои Семеновны Макаренко прошло на хуторе Гавриловский.
— Когда к нам пришли немцы, мы, три соседские семьи, жили в одном доме. Хуторские хлопцы, те, что постарше, выкопали большой окоп и даже земляные ступеньки сделали. Вся детвора помещалась в том окопе, днём мы отсиживались в нём. Так было безопаснее. Хотя немцы не трогали население, не убивали, не казнили. Одна беда была — забирали скотинку домашнюю, провиант. В первые же дни оккупации пришли немцы с нашим же хуторянином полицаем и забрали корову. Спасибо папиной сестре, она отдала нам свою козу, которая скоро привела нам козочку. В речке ловили гребешков, мелкую рыбёшку, раков находили. Варили посреди двора на треножке суп. Вот так и выживали.
Своими воспоминаниями поделилась труженица тыла Мария Гавриловна Шендрик.
— Когда началась война, мне было 14 лет, семья жила на хуторе Карцев. В августе 1942 года к нам пришли немцы. Увидели их сначала на мотоциклах, потом пошли машины, обозы. Заняли немцы школу, сельский совет, избу-читальню, почту. Люди стали рыть окопы, уносить туда все необходимое. Когда бомбили хутор Рыбаловский, мы сидели в окопе и, казалось, бомбы падали около нас, на голову сыпалась земля. Заканчивалась бомбежка, — начиналась стрельба, после которой на улицах лежали убитые и раненые. Остовы сгоревших домов еще долго напоминали о присутствии немцев. С приходом фашистов среди наших земляков появились предатели-полицаи. Они выполняли все указания оккупантов.
В станицу Дондуковскую немцы вошли после обстрела с воздуха. И первым делом солдаты бросились грабить — отбирали хлеб, яйца, молоко, угоняли скот и птицу. В поле недалеко от станичного кладбища организовали массовый расстрел евреев. Их согнали со всей округи и заставили рыть траншеи, которые стали их могилой.
Несмотря на гнет оккупантов, жизнь в районе продолжалась. В 1942 году убрали урожай, в октябре посеяли озимую пшеницу — больше 10 тысяч гектаров пашни. Гиагинчане верили — будущую страду встретят уже свободными. В трудное время находились силы поддерживать друг друга. До сих пор помнят келермессцы маленьких истощенных жителей блокадного Ленинграда, которых привезли на юг из осажденного города. Их было 76 ребят, и всю жизнь они с добром вспоминали станицу и людей, делившихся последним куском хлеба.
Не прекращал вредить врагу гиагинский партизанский отряд. Но и безоружное мирное население по мере сил оказывало сопротивление оккупантам. В строжайшем секрете выхаживали раненых красноармейцев, сотрудничали с партизанами, укрывали активистов. В народной памяти остался староста станицы Келермесской Михаил Косолапов, благодаря самоотверженности которого было спасено от верной смерти немало сельчан. Каждый старался сделать всё, чтобы приблизить Победу. Низкий поклон людям, своим трудом, здоровьем и жизнью заплатившим за мир.
А. Мачульская.
Отправить ответ