В жарком августе, когда в садах падают спелые краснобокие яблоки, Екатерина Карповна Кобзаренко отмерила свой девяносто пятый год. Маленькая, всегда аккуратно одетая, она сидит на широкой самодельной лавочке перед домом и смотрит в мир своим мудрым и спокойным взглядом.
Бабу Катю на улице Кирова любят. К ней то и дело подсаживаются близкие и дальние соседки. Кто-то жалуется на плохо сгибающиеся ноги, кто-то со вздохом говорит о своих неухоженных придворных территориях, где все лето буйно цветет амброзия. Бабушка Катя молча кивает головой, но слов осуждения не произносит.
— Екатерина Карповна,— спрашиваю я ее,— а вы вообще ни с кем никогда на улице не конфликтуете?
— Я даже защищаю.
За этим словом стоит вечно христианское прощение и стремление понять любого из тех, кто ошибается, срывается, гневается. На душе и сердце у пережившей голод и трудности, войну и болезни долгожительницы тихо и спокойно. Как и должно быть у человека, живущего в ладу с людьми, собой и совестью.
Уже после войны она тяжело переболела тифом. Никто и не думал, что выдюжит. Врач, лечивший ее, так и сказал: «Долго жить будешь».
— Бабуля, расскажи, а зачем человеку долгая жизнь?
Екатерина Карповна какое-то время смотрит на меня уже не очень ясными глазами и снова говорит тихо и просто: «Чтоб работать».
Работа у нее была, как и у многих селян, «в стэпу». Выращивала и собирала табак, овощи, долго помнили эту труженицу и на птичнике. Их семья на хуторе Мамацев была уважаема селянами, потому что Застовпины умели хорошо трудиться, жили без зависти, учили всех четверых дочек «жить с умом». Екатерина Карповна имеет пять классов образования, и это по прежним временам хороший разрез грамотности.
Бабушка Катя и по сей день не прочь смотреть, как она сама сказала, не пустые и не кровавые передачи по телевизору. Сердце уже не принимает такие переживания, потому что у каждого, кто пережил военное лихолетье, не истирается боль воспоминаний. И хоть на их хуторе немцы в войну не лютовали, молоденькой Кате достался свой кусок войны. Девчат и молодых женщин гоняли аж под Ростов рыть окопы. Возвращалась домой часто пешком, где ее в тревоге ждала мама.
Счастливой ли была её молодость?
— Ну, если тебе интересно, как мы одевались, то рассказывать особо не о чем. Одно платье — рабочее, другое — на выход. Гулять было некогда.
Парней своих по городам и весям не искали. Её роман случился в собственном хуторе. С Романом Андреевичем Кобзаренко они знались с детства.
— Да он меня нянчил. Мы жили-то напротив друг друга. Муж же был старше меня и всё говорил: “Я старый буду и тебя никому не отдам»,— прячет улыбку воспоминаний бабушка Катя.
Я все спрашиваю свою пожилую собеседницу о смысле жизни, о счастье, о любви, просила совета, как сохранить семью детям. И понимаю, что сама жизнь бабушки Кати и есть учебник простых и правильных советов. Если цена счастья выстрадана, то плоды его, как августовские яблоки, будут сладкими.
Ей не о чем тревожиться. Рядом живет хороший и добрый сын Петя, не оставляют родную бабушку внуки, правнуки. Внучка Лена с мужем тоже живет на той же улице.
— Лена прибежит с работы: «Ба, ты как? Побереги ты свои ноги, сиди почаще».
Но Екатерине Карповне не сидится. Она полагает, что человек должен ходить.
И она идет по своим ведомым ей делам мимо деревьев, с которых уже опадают осенние листья. Но ее сад все еще молод, и давно созревшие яблоки не торопятся падать.
— Видно еще не время,— говорит бабушка Катя.
Не время. Пока еще очень хочется ходить своими ногами.
А. Карташова.
Отправить ответ